Поэтика за чайным столом и другие разборы - Страница 191

К оглавлению

191
Биэль, Мэри                       Кауан, Марион                       Фальтер, Тэд
Бук, Даниил                        Кларк, Гордон                      Фантазия, Стелла
Вилльямс, Ральф                Мак-Кристал, Вивиан             Флейшман, Моисей
Виндмюллер, Луиза            Мак-Ку, Вирджиния               Фокс, Джордж
Гавель, Мабель                  Мак-Фатум, Обрэй                 Чатфильд, Филлис
Гамильтон, Роза                 Миранда, Антоний                  Шерва, Олег
Гейз, Долорес                    Миранда, Виола                    Шеридан, Агнеса
Грац, Розалина                   Найт, Кеннет                         Шленкер, Лена
Грин, Луцинда                    Розато, Эмиль
Гудэйль, Дональд               Скотт, Дональд

Поэма, сущая поэма! Так странно и сладко было найти эту «Гейз Долорес» (ее!) в живой беседке имен, под почетным караулом роз, стоящую, как сказочная царевна, между двух фрейлин! Стараюсь проанализировать щекотку восторга, которую я почувствовал в становом хребте при виде того имени среди прочих имен. Что тут волнует меня <…>? Нежная анонимность под черным кружевом мантильи («Долорес»)? <…> Или всегда есть наслаждение в кружевной тайне <…>? Вижу Грацию Анджель и ее спелые прыщики; Джинни Мак-Ку и ее отсталую ногу; Кларка, изнуренного онанизмом; Дункана, зловонного шута; Агнесу с ее изгрызанными ногтями; Виолу с угреватым лицом и упругим бюстом; хорошенькую Розалину; темноволосую Розу; очаровательную Стеллу, которая дает себя трогать чужим мужчинам; Вилльямса, задиру и вора; Флейшмана, которого жалею, как всякого изгоя. А вот среди них — она, потерянная в их толпе, сосущая карандаш, ненавидимая наставницами, съедаемая глазами всех мальчишек, направленными на ее волосы и шею, моя Лолита (I, 11).

Этот квази донжуанский список нарочито документален: перечисляемые в его мимеографической копии 40 имен и фамилий даются сначала без каких-либо комментариев, традиционно предваряемые несколькими топонимами и, казалось бы, чисто эмоциональной характеристикой его как лирического произведения, заученного (в соответствии с эпической традицией) наизусть. Но затем Гумберт пускается в текстуальный анализ этой поэмы, ее кружевной тайны и житейских и ономастических особенностей десятка из перечисленных имен/личностей (двенадцати, если считать отдельно 3 варианта имени Лолиты). Соль, однако, состоит в том, что Гумберт — и стоящий за ним автор — дает лишь пошловатые поверхностные разгадки этой тайны, а на самом деле

...

<…> [с]писок класса Лолиты представляет собой сложно построенный «текст в тексте», изобилующий многими каламбурами, литературными аллюзиями и смысловыми перекличками с основными темами романа <…> Центральное место <…> занимают <…> фамилии, имеющие непосредственное отношение к тайнам самого текста и к его истинному властителю — скрытому автору <…> Целый ряд имен и фамилий в списке имеет устойчивые литературные коннотации <…> [С]писок включает несколько имен и фамилий писателей <…> чьи произведения <…> цитируются <…> в романе <…> [У]поминание о бабочке — знак авторского присутствия в тексте.

Богатейшая индустрия комментариев к списку, спровоцированных Набоковым, но, естественно, им не авторизованных, создает дополнительный контрапункт квазидокументальности самого списка и квазидокументальности веера потенциальных отсылок к литературным реалиям.

XIV

1

В советской литературе традиционная виртуальность каталогов приобретает новую остроту, диктуемую систематической утратой культурных богатств прошлого и внезапной недоступностью привычных бытовых ценностей. В качестве сравнительно раннего примера списка утрат приведу фрагмент из стихотворения Кузмина «„А это — хулиганская“, — сказала.» (1922), где с пронзительной ностальгией припоминаются дореволюционные реалии:


И я решил,                                                              И деревенский круг богомолений.
Мне было подсказано:                                              <…>
Взять старую географию России                              И тогда
И перечислить                                                       (Неожиданно и смело)
(Всякий перечень гипнотизирует                           Преподнести
И уносит воображение в необъятное)                       Страницы из «Всего Петербурга»,
Все губернии, города,                                            Хотя бы за 1913 год, —
Села и веси,                                                           Торговые дома,
Какими сохранила их                                               Оптовые особенно:
Русская память.                                                      Кожевенные, шорные,
Костромская, Ярославская,                                  Рыбные, колбасные,
Нижегородская, Казанская,                                  Мануфактуры, писчебумажные,
Владимирская, Московская,                                 Кондитерские, хлебопекарни, —
Смоленская, Псковская                                        Какое-то библейское изобилие, —
191