Среди этих совместных употреблений преобладают буквальные, предметные, часто в предсказуемых сочетаниях с хватать, надевать, надвигать, сдвигать, снимать, срывать, сбивать, набирать (полную) — о шапке и набирать, хватать/ухватывать/захватывать в, брать/ взять в, собирать в, держать в — об охапке, иногда с эллипсисом подразумеваемого глагола (Ордер этот — В охапку; Безыменский, «О шапке», 1923). Простейшая комбинация — у Крылова: Схватя в охапку Кушак и шапку.
Из более интересных отмечу случаи буквального хватания в охапку людей (вспомним эпизод с Черномором), преимущественно женщин:
...Берет ее в охапку И поперек кладет седла, А сам, надвинув шапку, Припав к луке, летит, как из лука стрела ;
Ее [выигранную в карты у мужа женщину] в охапку Схватив — с добычей дорогой, Забыв расчеты, саблю, шапку, Улан отправился домой ;
Палку в нос, провертели глаза И надели лохматую шапку. И стоит он [снежный дед-Мороз], ребячья гроза, — Вот возьмет, вот ухватит в охапку! ;
Китти, кис, сними же шляпку [NB: сразу и синоним, и почти точный омоним шапки], Распусти свою косу. Я возьму тебя в охапку, На кушетку понесу ;
Тут пошел в народе ужас, Все свои хватают шапки И бросаются наружу, Имея девок полные охапки ;
Ему хотелось вместо всех «прости», Не долго думав, взять ее в охапку, Взять всю как есть, с планшеткой, с шубой, с шапкой, Как перышко, в вагон ее внести .
Есть и опыты переносного употребления шапки и/или охапки:
...Кто, силач, возьмет в охапку Холм Кремля-богатыря? Кто собьет златую шапку У Ивана-звонаря? ;
Не срывай мне шапку; Без тебя, брат, горя Не собрать в охапку ;
И старый тополь — точно мог В остроконечной темной шапке. А аист грезит на часах, Как бы держа гнездо в охапке ;
Семиэтажный дом с вывесками в охапке, Курит уголь, как денди сигару, И красноносый фонарь в гимназической шапке Подмигивает вывеске — он сегодня в ударе ;
Опять артиллерия заграбастывала кварталы в охапку, И в небе дымки кувыркались красноглазыми кроликами. — Эй, купола, снимайте же шапки, Довольно по тучам кресты Волочить, как слюни! ;
Без ордера тебе апрель Зеленую отпустит шапку, И тихо В нежную охапку Тебя обнимет повитель ;
…крепчает воздух, / лишь дохни — и звезды сыплются охапкой, / косматые, летят они на воротник, / башлык / и шапку .
Легко видеть, в какой мере Пастернак опирается на традицию и сколь оригинален делаемый им шаг.
Об этом синтаксическом инварианте Пастернака см.: Жолковский 2011а: 173–209.
Ср.: кстати, замечание о перекличке «изысканн[ой] скользящ[ей] рифмовк[и] [ГМН] <…> и тематически родственной „Нашей грозы“ („Гроза, как жрец, сожгла сирень…“) — aBcc+aBdd» в Гаспаров 1997а: 509.
О том, что к Елене Виноград «Сестра моя жизнь» относится лишь «как бы по касательной», см. ее письмо к Е. Б. и Е. В. Пастернакам от 9 декабря 1985 г. [Дороднова 2012: 71–72], а также: Barnes 1989: 230, Жолковский 2011а: 135.
Уходом в сторону от изобразительной сердцевины ГМН представляется и натянутое (мотивированное лишь общностью «ночной» тематики) сопоставление с пушкинскими «Стихами, сочиненными во время бессонницы.» в основательном разборе С. Н. Бройтмана [Бройтман 2007: 530–532].
Письмо к отцу от 10–15 мая 1916 г. [Пастернак 2003–2005: VII, 243].
«Люди и положения», 1956–1959 [Пастернак 2003–2005: III, 325–326].
Кстати, в этом смысле ГМН является метапоэтическим текстом — гроза внутри него делает то же, что поэт, создавая его.
Авторы англоязычных разборов ГМН переводят злорадство немецким Schadenfreude, прямо [Wachtel 2004: 124] или по умолчанию [O’Connor 1988: 152] ссылаясь на отсутствие английского эквивалента. На самом деле он есть — gloating, но, наверное, смущает своей однокоренной структурой, лишенной, в отличие от немецкого синонима, почленного соответствия двусоставному злорадству. Переводчики ГМН на английский язык передают эту двусоставность оксюморонными словосочетаниями: And when waves of evil laughter Ran along the iron roofing [Pasternak 1963: 38]; And when malicious delight ran Down corrugated iron in torrents [Pasternak 1983: 72].
Этот субъект остается неназванным — подразумеваемым актантом слов сознанья, казалось, рассудка. Первыми, сугубо косвенными предвестиями его появления были отнесенные (в духе выявленного Якобсоном метонимического принципа пастернаковской поэтики) к лету и грому предикаты прощалось и снял на память, где память — естественная точка пересечения лирического интереса, фотосъемки и остановки времени.
На это наталкивает черновое окончание ГМН, . Какую-то роль в игре света и тьмы, вероятно, играет и соотношение фотографических позитива и негатива.
Ср.:
...— Еще не выпавший туман Густые целовал ресницы ;
— Мгновенье длился этот миг, Но он и вечность бы затмил ;
— Как вдруг он вырос на трибуне, И вырос раньше, чем вошел ;
— Мы в будущем твержу я им, как все, кто Жил в эти дни ;
— Я кончился, а ты жива ;
— Найдись в это время минута свободы У листьев, ветвей, и корней, и ствола, Успели б вмешаться законы природы. Но чудо есть чудо и чудо есть бог <…> Оно настигает мгновенно, врасплох ;
— Я вижу <…> Всю будущую жизнь насквозь. Все до мельчайшей доли сотой В ней оправдалось и сбылось .